Евгений Белогорский - Восточная война [СИ]

Французские корветы ещё дважды открывали огонь по эскадре неприятеля, и всякий раз капитан с горечью отставлял от своего лица подзорную трубу. Стрельба его канониров с дальней дистанции оставляла желать лучшего.

- Приготовиться к повороту и сближению с противником, - приказал Блерри своему помощнику, и чуть помолчав, язвительно добавил, - будем надеяться, что канониры правого борта будут более удачливыми в стрельбе по врагу.

- Но это опасно, месье капитан. У русских кораблей хорошие комендоры, - высказал свои опасения первый помощник.

- Ерунда! Их комендоры хороши против медлительных парусников, а против наших быстроходных кораблей они бессильны. К тому же они явно проспали наше появление, Можерон, - зло молвил Блерри, и помощнику нечего было возразить. Действительно, по непонятной причине, все это время русские корабли молчали.

Они упорно продолжали молчать, и после совершения французскими кораблями поворота и даже при выходе на новую линию атаки. Адмирал Нахимов беспрепятственно позволил противнику атаковать свои корабли пушками правых бортов корветов.

Торопясь поскорее использовать выпавшую в этом бою нежданную фору, французские корветы лихорадочно загремели своими орудиями. Вначале это были дружные пушечные залпы, которые быстро превратились в простой разнобой. Комендоры корветов спешили обрушить на врага как можно больше количество ядер.

Вновь море возле русских кораблей вскипело от упавших возле них града вражеских бомб. Однако на этот раз расстояние между противниками значительно сократилось и результаты стрельбы имперских канониров, были иными. От многочисленных попаданий на флагманском линкоре русских вспыхнул пожар, а на втором корабле была серьезно повреждена фок-мачта.

Кроме этого, на обоих парусниках было отмечено повреждение такелажа, что должно было ограничить подвижность русских кораблей, снимись они сейчас с якоря.

Охваченный боевым азартом, капитан Блерри с радостью наблюдал за языками огня, вспыхнувшего на борту русского флагмана. Как страстно он желал, чтобы рыжее пламя быстро распространилось по вантам и парусам ненавистного корабля, превратив его в могучий костер посреди моря. Прильнув к окуляру подзорной трубы, француз с нетерпением ждал скорой гибели противника, однако его надеждам не суждено было сбыться. Яростно начав свою демоническую пляску, огонь на борту "Парижа" стал быстро слабеть и хиреть, а затем и вовсе погас.

Напрасно Блерри ожидал новых сполохов пожара в темных клубах дыма. Их больше не было. Русские моряки быстро справились с возникшим огнем.

- Корабли противника серьезно повреждены! Я сам видел, как наши ядра неоднократно попадали в их пушечные порталы, господин капитан! - радостно прокричал Можерон, едва только "Тулон" вышел из зоны огня.

- Я тоже прекрасно это видел! И русские пушки опять молчат! - торжествующи, выкрикнул в ответ Блерри. - Приготовиться к новому повороту и дальнейшему сближению с противником!

- А может это хитрая ловушка, мсье капитан? - спросил Блерри помощник и тут же пожалел об этом.

- К черту вашу ловушку, Можерон!!! - взревел командир. - Я не знаю и не желаю знать, о чем думает адмирал Нахимов, но я твердо знаю, что сегодня я потоплю его во славу императора. Отдать приказ о повороте!  

Всё то время, что французские корветы обстреливали "Париж" и стоящую рядом с ним "Императрицу Марию", адмирал Нахимов невозмутимо стоял на капитанском мостике флагмана. Время от времени, поднося к своим глазам подзорную трубу, он неторопливо наблюдал за развернувшимся перед ним сражением.

Внешне, русский флотоводец был абсолютно спокоен и только сильно покрасневшее лицо, выдавало его внутренние переживания. Однако это было единственным признаком волнения Нахимова. Заложив правую руку с зажатой в ней подзорной трубой за спину, он невозмутимо слушал доклады своих офицеров, отвечая короткими приказами или комментариями.

- Скверно стреляют, очень скверно. Только порох зря жгут-с, - произнес Нахимов, оценивая результативность огня противника, открытого французами с дальней дистанции и был абсолютно прав. Всего лишь несколько ядер угодило в корпус флагмана, нанеся ему минимальный урон.

- Корабли противника идут на сближение!! - с тревогой в голосе донес адмиралу один офицеров штаба.

- Очень хорошо. Посмотрим, на что способны французские комендоры с этой дистанции, - спокойно молвил Нахимов, внимательно наблюдая за быстро приближавшимися кораблями врага.

- Павел Степанович, вы бы встали чуть подальше. Неровен час, какое шальное ядро прилетит - с мольбой в голосе обратился к Нахимову, стоящему у самого кормового фальшборта, его молодой адъютант Павел Корн.

- Совершенно зряшная просьба-с, Павел Семенович. Смерть моя даже от какого-нибудь шального ядра по большому счету ничего не изменит, - невозмутимо отвечал моряк.

- Как так, Павел Степанович!? - искренне удивился лейтенант.

- Да вот так. Сейчас все находится в руках наших комендоров. Если я их правильно воспитал и обучил, то враг будет разбит, не зависимо буду я жив или мертв. А если плохо, то любая смерть будет мне за счастье, лишь бы не видеть своего позора.

- Да как можно, господин адмирал!? - возмущенно вскричал Корн.

- Можно, можно, смею вас заверить. Такова жизнь. А вот вам милостивый государь, совершенно незачем рядом со мной стоять. Глупо-с, своей молодой жизнью зазря рисковать. Извольте встать у меня за спиной и докладывать о действиях британского линкора, - приказал Корну адмирал.

- Есть, - смиренно произнес лейтенант и принялся наблюдать за кораблем капитана Кнабса, чьи боевые действия, мало, чем отличались от действий французов. Начав стрелять с дальних дистанций, "Куин" медленно приближался к стоявшему на якорях "Константину". При этом, как и капитан Блерри, британец был вынужден проводить сложные маневры, дабы иметь возможность обрушить на русский парусник мощь своей бортовой артиллерии.   

Командовавший "Константином" вице-адмирал Новосильцев, строго придерживался приказа адмирала Нахимова и, несмотря на попадания в корабль вражеских ядер, ответного огня не открывал.

Подобное поведение русских кораблей для капитанов флота коалиции было непостижимой загадкой. Привыкшие к тому, что артиллерийская перестрелка между враждующими флотами начиналась еще с дальней дистанции, они вначале усердно ломали голову над упорным молчанием врага, чтобы затем списать все на "азиатскую" дикость своего противника. И потому, позабыв всякую осторожность, просвещенные европейцы спешили засыпать молчавшего противника градом своих бомб и ядер.